«…я стоял посреди комнаты и чувствовал, как вибрация дома проходит сквозь мои босые ноги, отдается дребезжанием в костях, настроенных на частоту внешнего мира. Моя кровь гудела от наслаждения» - Michael Rolfe Gira из рассказа «Сопереживание»
Скажем прямо: Swans у нас известны мало. Нельзя не добавить — зря. Потому, прежде всего, не лишним было бы дать представление о том, что этот коллектив с нежным названием «Лебеди» из себя представляет.
Да простит мне читатель допущенную нетактичность, когда я без обиняков заявлю, что довольно точно можно вообразить их раннее творчество, как умирающую, гниющую заживо собаку, допустим, с оторванной конечностью, раны которой укрыты бурлящим слоем мух и опарышей, но пронзительно взвывающую и безумно оскалившуюся в стремлении укусить. Более позднее — как если бы мы через несколько лет вернулись на то же место, где встретили собаку впервые, а там от неё только земля, на которой она лежала в бессилии и на которой теперь произрастает густая трава, примулы и гиацинты, сорняки, вскормлённые расслоившейся плотью. И, вглядываясь в растительность, мы бы встретили в её чертах знакомый оскал.
Творчество Майкла Джиры, единственного постоянного участника группы, как музыкальное, так и письменное (сборник рассказов «Потребитель») эпатирующе по форме и представляет собой чуть ли не «практическую философию» по содержанию, оно вырывает грязными жестокими руками из обыденности и окунает в мутную, дурно пахнущую холодную воду скрытой трагической действительности.
Здесь нет места надежде, любое убежище норовит задушить сладостью, представляя ещё большую угрозу. Ранние тексты в мутных, пыльных красках изображают основные черты современного жизненного уклада: жестокость, алчность, слабость, зависимость, рабство, которое как будто никто и не пытался отменить.
То, что подобная музыка требует труда понимания, особого «видения», не вызывает сомнений хотя бы уже потому, скольких отпугнула её жёсткая, как будто дерущая наждаком форма. Мелодии вырывают из подсознания отнюдь не милые образы. Swans — это сырые подземные коридоры человеческого естества, в конце каждого их которых сквозь сумрак, напрягая глаза, можно увидеть что-то — то, извиваясь чёрным змеем, движется темнота. За каждой дверью укрывается бессильная пустота сознания. Можно слышать, как кто-то, кроме нас, бродит в этих пещерах отчаянно, чьё монотонное невнятное бормотание, рвущееся иногда вскрикиванием, раздаётся гулким эхом.
Знаю по личному опыту, как нелегко проходит осваивание этой группы: хотя бы ввиду чрезвычайной разнородности творчества (пусть при внешней, казалось бы, монотонности). Более того, их музыка требует определённой осторожности, в особенности от слушателя неискушённого: при первой встрече «Лебеди», что называется, «не пожимают руки» (а иногда пытаются приветственно протянутую ладонь отгрызть): начав «не с того» рискуешь навсегда отбросить задумку о более тесном знакомстве. Творчество Джиры концептуально, оно трагично, фатально. Он вытягивает из кармана рубашки скальпель. Ты моргаешь. И он делает разрез глубоко внутри тебя.
И вот, в ожидании их летнего визита в Киев, я предлагаю тебе, читатель, описания пяти треков, как мне кажется, стоящих ознакомления, — которые, скромно надеюсь, подобно Вергилию, помогут тебе продвинуться хотя бы через несколько кругов земного Ада.
Coward
Поскольку музыка в общем, а принадлежащая Swans в частности и в особенности, обращается в первую очередь не столько к сознанию, сколько к бессознательному, проводить какой-либо анализ, вообще говоря, трудно, да и порою, как в случае с этой песней, едва ли необходимо.
«I'm a coward. Put your knife in me». Скрежет. Удар. Ещё удар. Тишина. Удар. Затем ещё несколько. Потом ещё и ещё. Кажется, алыми углями во мраке тлеет ненависть. Ненависть — к себе, сильнее и глубже, чем к чему-либо окружающему. Если провести вскрытие, распахнув костяную завесу, то так, должно быть, звучат удары сердца из груди ничтожества, представителя безликого мирового уродства, когда его трусливый рассудок меркнет. Ты не принадлежишь себе — твои страх и слабость владеют тобой.
.Helpless Child
Мир наблюдает за нами жёлтыми животными глазами, совсем непохожий на то существо, каким его пытались представить в школе или в книгах писателей эпохи романтизма. Отвернись — и ты почувствуешь, как он, крадучись, невидимо вонзает в твою кожу свои грязные монструозные когти. Невообразимо сладостным могло бы стать отдохновение от его неустанной угрозы. Но любой покой является промедлением, минутный отдых — синоним слабости, за время которых силы, что движут миром, ещё больше погружают тебя в свои затхлые объятия.
Вырваны из детства, мы всё ещё пытаемся отыскать свою мать, которая возьмёт за руку и проведёт сквозь страх, ужас и насилие, укроет и убережёт, жертвуя собой, от непрерывной жестокости, подарив вожделенное успокоение. Когда, как кажется, нам это удаётся, хочется, растворив себя, своё эго, свои амбиции в прозрачном воздухе, проникнуть в неё вместе с вдыхаемым смогом, расположиться, пройдя лёгкие, на согревающих внутренностях, чувствовать лёгкое касание её губ, их липкую прохладу, спрятаться в пульсирующей темноте лона, напиться её спасительного молока, утолив предвечный голод.
Об этом и повествует композиция, которую можно разделить условно на две части: в первой половине Джира инфантильно напевает под довольно мягкий аккомпанемент звучащий как мольба текст; вторая же посредством особенностей звучания даёт возможность понять, чем на самом деле является новоприобретённое убежище.
.The Sound
Звук сквозь поры проникает под кожу, невидимой струйкой вливается в вены и артерии, выстраивая эритроциты в гармоники, сообщая им ритмичное движение, кости предательски проводят его от ступней до черепа, а затем обратно, передавая его в землю.
В этой едва ли не наиболее мелодичной и действительно музыкальной композиции отчетливейшим образом проявляется концепция акустического единения мира. Вешние соцветия колеблются под ударами ветра, недалеко с раздирающим воем пролетает товарный поезд, сотрясая зыбкий грунт вокруг, взрывая лай бродячих собак, — звуковые волны одной природы укрывают мир рваной простыней, в этом смысле неизменной и в пространстве, и во времени. Звук — вне пространства и времени.
.Power For Power
«Use sex for control. Use money for cruelty. Use hate for freedom»», — вот чему гипнотически наущает нас текст песни. Определённый слушатель сможет узреть здесь не что иное, как ещё одну форму «воли к власти» Ницше, облачённую в гремящую, стучащую, взрывающуюся музыкальную фактуру. Порою возникающий монотонный гитарный скрежет словно цепляет сознание на ржавый крюк и протягивает сквозь время и "прелести" того, что зовётся современным миром: где жестокость является вопросом экономической целесообразности; где сексуальные формы тем более разнообразны, чем более скудны формы действительной свободы; где ненависть — единственно оставшийся к последней путь.
Where does your body begin?
Дух руководит, слившись воедино с телом. Но зыбкая грань между ними, которая могла бы служить началом духовного, неопределима.
Человек заперт внутри своего тела, как в мясной избе. Дух, точно прожектор, стремится, преодолев преграды телесного, высветлить из ночной тьмы вокруг как можно больше, видеть мир таким, каков он есть на самом деле, не искажённый органами восприятия и инстинктами. Но кожа служит ему зеркальной преградой, отражая сияние обратно в мрачную конуру, о которой, впрочем, духу не известно почти ничего; кости изменяют частоты доносящихся извне звуков; чтобы позволить видеть, глаза преломляют свет, различают цвета, но существует ли цвет там, где не существует наших глаз?
И всё же тело — не более чем частица материального мира, как то стул или здание. Так где же оно заканчивается, давая начало духу? И ты ли — тело твоё?
Автор: Максим Максимчук
Фото: со страницы Swans на Facebook
